– По одному внешнему виду?

– Ну да. Конечно, в общих чертах.

Катя хлопала ресницами как кукла: интересненько. У начальника отдела убийств от вала дел, неопознанных трупов и объявленных в федеральный розыск маньяков, видно, уже слегка поехала крышечка. Караул…

– Ну можно, наверное, хотя ты сам знаешь, как внешность человека бывает обманчива. Может, они перекрасились, – сказала она. – А для чего это тебе нужно?

– Для чего? – Он смотрел на нее все так же загадочно. – Слушай, Катерина Сергеевна… Я сейчас очень спешу, в район отъехать надо. Но часам к пяти я вернусь. Ты на месте будешь?

– Да, конечно.

– Я зайду. В пять. Договорились, – Колосов ринулся по лестнице вниз, – мне с тобой обязательно нужно поговорить.

– О блондинках и брюнетках? – громко спросила Катя и тут же прикусила язык: по лестнице медленно и важно поднимался полный бравый генерал в лампасах. Начальник. Катя как белка шмыгнула на свой этаж и с деловитым видом заспешила по коридору к своему кабинету. Но сердце ее уже изнывало от любопытства. Что еще случилось? Что Никита хотел всем этим сказать?

А Колосов из главка отправился в Скарабеевское отделение милиции. Там сидел задержанный на трое суток следователем прокуратуры Сокольниковым Георгий Газаров. Его, между прочим, водворили в ту же камеру, где до этого содержался Майский, накануне выпущенный под подписку о невыезде после предъявления ему обвинения.

«Красный мак» был вот уже двое суток как закрыт. С санкции следователя было вынесено мотивированное постановление о приостановлении на время следствия деятельности казино и дан ход процедуре отзыва лицензии.

Тело Витаса Таураге отправили в морг на судебно-медицинскую экспертизу, и ее результаты полностью подтвердили версию Колосова. Но, кроме всего этого, было еще столько разной нервотрепки и хлопот по делу, что голова Никиты шла кругом, тяжелела и тупела и постепенно, как ему казалось, превращалась в чугунное ядро, что лежит себе полеживает в Кремле возле Царь-пушки.

Колосов понял: пора делать паузу. Пора оглянуться и подвести неутешительные итоги. Однако днем времени на раздумья, как всегда, не хватало. В Скарабеевском ИВС парился Газаров-Алигарх, и у следователя Сокольникова имелись на него показания охранников казино. С этими показаниями да и с самим новым подозреваемым, как считал Сокольников, срочно надо было что-то делать. И делать должен был, естественно, уголовный розыск – отдел по раскрытию убийств.

Однако сам Никита встречаться с Газаровым пока не торопился. Задержанный мариновался в камере. А Иван Биндюжный по телефону докладывал Колосову данные из рапорта «камерной разборки».

По данным агента, в отличие от бывалого, тертого, не унывающего даже в тюрьме Майского, «игроголик» Алигарх переживал неволю тяжело и в камере вел себя «буйно и агрессивно». Едва водворенный за железную дверь, он начал ругаться с конвоем через открытую кормушку. За что получил твердое обещание «схлопотать карцер». Никакого карцера в крохотном Скарабеевском ИВС, трогательно именуемом своими «сундуком», и в помине не было. Конвойные просто пытались держать марку заведения. Газаров, казалось, это понял и, как удрученно констатировал агент в рапорте, «вконец оборзел».

Всю ночь он не давал спать всему ИВС – лупил в дверь кулаками, каблуками, ругался, кричал, требовал прокурора, адвоката, следователя, генерала, начальника, требовал объяснений о причинах своего ареста, кричал, что он невиновен, что никого не убивал и что (это агент выделял в рапорте особо как некий психологический нюанс в поведении фигуранта) «Салютов таким подлым способом пытается избавиться от него, посчитаться с ним, отомстить».

То, что Газаров-Алигарх в камере вслух произнес фамилию владельца казино и заявлял при свидетелях о каких-то там с ним счетах, было фактом весьма любопытным. Его стоило взять на заметку. А вот с допросами спешить не стоило – будь на то воля Колосова, он и дальше бы держал фигуранта под бдительным присмотром агента, пока не получил бы от того ясного сигнала, что «клиент полностью дозрел».

Но следователь Сокольников не желал ждать. Результаты допроса Газарова требовались ему немедленно. По его словам, в зависимости от них он стал бы выстраивать стратегию следствия по делу, планируя очные ставки с охранниками казино. И Колосов, хоть и терпеть не мог горячки, сейчас против доводов прокуратуры ничего возразить не мог. Они были законны и профессиональны. К тому же он чувствовал – у прокуратуры с «Красным маком» скоро должна была начаться своя собственная игра. И весьма крупная.

Однако думать сейчас об этом как-то не хотелось. Точнее, было еще рановато. По дороге в Скарабеевку Никита пытался сосредоточиться только на вопросах, которые задаст сейчас Алигарху. А потом он хотел вернуться в главк, доложить Сокольникову по телефону результаты, отбояриться от него и приступить к исследованию некоего «женского вопроса», с позавчерашнего дня начавшего очень сильно интересовать и тревожить его в этом деле.

Конвой привел Газарова в следственный кабинет ИВС – тесную каморку-пенал. Газаров был все в том же черном костюме, как и вечером в казино, но уже без галстука и без шнурков, отобранных конвоем во время досмотра. Костюм после ночевки на нарах потерял вид. И Никита подумал: в этом «Красном маке» черное как местная униформа. На мужиках сплошь строгие черные костюмы от дорогих портных, на женщинах сплошь черные вечерние платья с декольте. На боссе Салютове – глубокий траур, на вдове его сына – тоже траур – шикарный. На Алигархе этом – черный прикид, как сажа, и на покойнике Таураге – сплошь черное, как вороньи перья. И на охранниках, и на швейцаре. И только крупье в игорном зале красные как раки в своих одинаковых форменных куртках, да на той золотоволосой плаксе с иностранным именем Эгле было синее шелковое платье, как на русалке-ундине. Шелк удивительно шел к ее атласной, позолоченной загаром (где – в солярии? на курорте заморском?) коже.

Заранее заряженный обличительными рапортами агента, Никита и в кабинете ждал от Газарова того самого буйства, что и в камере. Он бы особенно не удивился, если бы этот Алигарх вдруг прямо с порога начал кидаться на пол, кусаться, выть по-волчьи, биться головой о стены и рвать на себе замызганную белую сорочку из дорогого итальянского хлопка.

Гасить подобные вспышки истерии Никита умел. Но Газаров повел себя совершенно иначе. Окинул взглядом кабинет-каморку, Колосова за столом, сел на стул, достал сигареты (их не забрали у него во время досмотра) и попросил почти дружелюбно:

– Огоньку, пожалуйста.

Никита протянул ему свою зажигалку. Газаров закурил, вздохнул.

– Ну и что дальше? – спросил он. – А вы, собственно, кто? Я там в казино вас видел. Но вы не следователь. Этот сразу представился, долбил меня на допросе часа три. Кулаком еще на меня стучал, паразит.

Говорил он с легким и приятным кавказским акцентом. Никита разглядывал его с интересом: парень видный, красивый, высокий, крепкий как дуб. Темноволосый, смуглый. В общем с виду – парень первый сорт, несмотря на отросшую щетину и помятый костюм. Ему вспомнилось, с каким пренебрежением рассказывал про этого Алигарха Геннадий Обухов, видимо, затаивший на Газарова зло за неудавшуюся вербовку. Вспомнил, что и Китаев его не очень-то жаловал. Вспомнил перекошенное от гнева лицо Витаса Таураге, когда тот обознался, явно приняв Колосова за…

– Ну что ж, давайте знакомиться, Георгий Делиевич. Я Колосов – начальник отдела убийств. По какому делу я работаю, вы, наверное, уже догадались. С вами я начну знакомиться прямо по анкете, если не возражаете. Где в Москве проживаете?

– У меня паспорт ваши изъяли, там прописка, – ответил Газаров.

– Мы проверили, та квартира вами продана полтора года назад. Где сейчас обитаете?

– Ну, в съемной.

– Случайно не на улице Мытной, дом 14, квартира 7?

– Случайно там.

– Один?

– С женой. – Газаров выпустил круглое аккуратное колечко дыма.